Дмитрий Мережковский. Письма
Письмо Д. С. Мережковского О. Л. Костецкой от 12 июля 1916 года
12.VII.1916.
Сегодня получил Вашу телеграмму. Не бойтесь, больше телеграфировать не буду. Простите — я ведь не знал...
Что значит: «письмо послано»? Какое — первое или второе? Должно быть, первое? И Бог знает, когда будет второе. А как я ждал все эти дни. Я уехал из города по Северн<ой> дороге, в имение, недалеко от Ладожского озера. Вот как далеко от Вас! Здесь страшная глушь — в каменных крутых берегах бурные речки с черной водой, мшистые тропинки под дремучими елями, бледно-зеленые непотухающие зори между черными стволами, запущенные усадьбы 30-х годов. По вечерам комната моя наполняется невыразимо-грустным, «рыдающим» (это мой эпитет) солнцем — и тогда почему-то я вспоминаю о Вас, и становится еще грустнее...
Нет, Вы не «воплотились» — Вы остались для меня «призраком», «легкою грезою», несмотря на письмо. Помните, у тургеневского героя, после видения Клары Милич — зажатая в руке прядь волос1; а у меня — клочок бумаги — Ваше письмо: по нем я только и знаю, что Вы не совсем призрак. И как мучительно хочется, чтобы Вы перестали быть призраком, чтоб воплотились. Это возможно, хотя бы отчасти, и в письмах. Но ведь Вы и писать не хотите — так скупо, так мало пишете.
Недавно я видел во сне, что я <в> Кисловодске, в парке, и что Вы идете навстречу — уже получили мои последние письма и знаете, кто я, и я могу с Вами заговорить, и вместе с тем чувствую, что опять не заговорю, опять не посмею, как тогда, в тот последний вечер, когда Вы сидели против меня, и можно было подойти, и я не подошел. И во сне мне было так же грустно, как сейчас, наяву.
А Вам не скучно читать мои странные, такие грустные, «рыдающим» солнцем озаренные, «призрачные» письма? Я все боюсь, что скучно...
Заодно я благодарен Вам — Вы обещаете написать Ваш адрес, когда уедете из Кисловодска: значит, не порвется последняя связь, и я когда-нибудь увижу Вас, если только Вы этого захотите. Но захотите ли? Мне все кажется, что если бы я сумел выразить то необычайно прекрасное, таинственное, в самом деле, похожее на «чудо», что влечет меня к Вам, — Вы захотели бы, чтоб я увидел Вас. Но вот не умею этого выразить в письме — этого вообще нельзя написать — можно только сказать. Но чтобы сказать, надо, чтобы Вы захотели меня увидеть. Тут заколдованный круг. А все-таки у меня какая-то слепая безумная вера, что мы увидимся, и я Вам скажу, и Вы поймете все, что я сейчас не умею Вам написать — то, что влечет меня к Вам. (Перечтите «Клару Милич» Тургенева — там много похожего на то, что я чувствую, хотя, конечно, совсем иначе).
Совестно посылать такое длинное, нелепое и скучное письмо. Уж посылать ли, полно? Ну, все равно — может быть, и прочтете от нечего делать. Только не подумайте, что я не умею писать интереснее, — право же, умею. Может быть, Вы это уже поняли из моих книг. А кстати, получили Вы их? Кажется, должны были давно получить.
Неужели не напишете скоро? Если бы Вы знали, как я жду Ваших писем, Вы бы мне писали. Все равно что, о чем — хоть ни о чем — только, умоляю, пишите. Если и в этом письме что-нибудь опять «не так» — не сердитесь.
Д. М.
Хотя я сейчас не в городе, но пишите мне по городскому адресу: Петроград, Сергиевская, 83. Мне пересылают оттуда все письма тотчас же, где бы я ни был.
- 1. Имеется в виду один из финальных эпизодов повести «Клара Милич (После смерти)» (1882) — предсмертный обморок Аратова: «Когда его подняли и уложили, в его стиснутой правой руке оказалась небольшая прядь черных женских волос. Откуда взялись эти волосы?» (И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 30 т. Соч. в 12 т., т. 10» М., 1982, с. 116).
