Дмитрий Мережковский. Поэзия: стихотворения и поэмы
Пустая чаша (Отцы и деды, в играх шумных...)
ПУСТАЯ ЧАША
Отцы и деды, в играх шумных
Всё истощили вы до дна,
Не берегли в пирах безумных
Вы драгоценного вина.
Но хмель прошел, слепой отваги
Потух огонь, и кубок пуст.
И вашим детям каплей влаги
Не омочить горящих уст.
Последним ароматом чаши, —
Лишь тенью тени мы живем,
И в страхе думаем о том,
Чем будут жить потомки наши.
1 августа 1894
СВ. 1895. № 12, с вар. в ст. 2 («Вы истощили всё до дна») -- СС-1904 -- СС-1910 -- ПСС-I, т. 15 -- ПСС-II, т. 22, без строфического деления. Перепеч.: CPЛ. Автограф (ИРЛИ) — ранняя редакция, под первоначальным загл. «Кубок веры», с датой: «1 Августа 1894», с вар в ст. 6 («а» вм. «и») и карандашной правкой первых двух строф, совпадающей с основным текстом. В ранней редакции они были:
Мы кубок выпили до дна,
Не берегли на тризнах шумных
Мы драгоценного вина.
Но вот потух огонь отваги,
И хмель прошел, и кубок пуст:
Уж не единой каплей влаги
Не омочить нам жадных уст.
Если в первоначальной редакции образ «пустого кубка», как явствует из загл., символизировал безверие современного мира, то в окончательной — символ «пустой чаши» более ёмок: он включает в себя не только безверие, но и отсутствие всяческих идеалов у современного поколения и отсылает (как и образ «пира жизни» и сама тема поколений) к «Думе» Лермонтова (1838). Как итог декадентства оценил его П. О. Морозов (Образование. 1896. № 12. С. 95) и В. М. Шулятиков (Курьер. 1903. 1 декабря), а рецензент «Русской Мысли» назвал его «наиболее характерным для творчества Мережковского вообще и особенно для современной его стадии» (РМ. 1904. № 7. С. 205). Ср. точку зрения А. А. Измайлова, который назвал ст-ние «чудесной пьесой» и отнес его к числу произведений, где отражены «знакомые расписки «девятидесятника» в своем полном духовном банкротстве» (Измайлов, с. 137).
Лишь тенью тени мы живем. Мысль о том, что современное поколение лишено даже тех призрачных идеалов, которые были у их отцов и дедов («лишних людей» 1840—1860-х гг.), звучит и во «второй песни» поэмы «Смерть» (см. № 112, строфы LXV—LXVI).
