Старый Гуд (Из горских песен...)

          СТАРЫЙ ГУД


     Осетинское предание


                    «Отец, о чем это стонет метель?..»

                                             Из горских песен  


Там, где смерть и вечный холод, 
Бури вой и рев лавин, 
Старый Гуд живет, владыка 
Гор, потоков и стремнин.  

В ледниках за облаками 
Белый снег — его постель, 
Черный вихрь — его одежда, 
Борода его — метель.  

И когда он над горами 
Мчится, бешенством объят, — 
Водопады цепенеют, 
Скалы вечные дрожат.  

Но однажды гений смерти, 
Этот дух враждебных сил, 
Одинокую пастушку 
Гор окрестных полюбил.  

Бог стихий неукротимых, 
Разрушенья мрачный бог 
Целовал в траве весенней 
Легкий след девичьих ног. 

Он хранил ее, лелеял, 
Баловал и на венки 
Ей растил по горным кручам 
Алый мак и васильки.  

Чтобы мягче было ножкам — 
Мох зеленый расстилал, 
На пути ее горстями 
Землянику рассыпал.  

А заблудится, бывало, — 
Через бешеный поток 
Изо льда ей перекинет 
Он серебряный мосток.  

Сколько раз ее от смерти 
Он спасал, но от греха 
Не сберег, — его малютка 
Полюбила пастуха.  

Старый Гуд не может сердце 
Гордой девы победить, 
И ревнует, и не знает, 
Как счастливцам отомстить.  

Раз любимого ягненка 
Не могли они найти, 
Заблудились, — ночь и вьюга 
Их застали на пути.  

Тьма кругом; зашли в пещеру, 
Разложили огонек; 
Озарился теплым светом 
Их уютный уголок.  

Между тем как за стеною 
Вой метели всё грозней, 
Разговор их тише, тише, 
Поцелуи — горячей... 

Стонет Гуд, ревет от злобы, — 
А они за огоньком, 
Беззаботные, смеются 
Над ревнивым стариком.  

«Будь моей!..» — Она слабеет, 
Отдается... Вдруг скала 
Страшно вздрогнула, и буря 
Всю пещеру потрясла.  

Гром затих, — настала сразу 
Тишина. Он поднял взгляд, 
Побледнел — и мщенье Гуда 
Понял, ужасом объят.  

Вход пещеры был завален 
Глыбой камня, и страшна 
После бешеной метели 
Гробовая тишина...  

Чтоб забыться на мгновенье, 
Он прижал ее к груди 
И шептал ей: «О подумай, 
Сколько счастья впереди!  

Будь моей... Не бойся смерти... 
Старый Гуд, любовь сильней 
Всех стихий твоих враждебных, 
Всех мучений и скорбей!»  

Но прошло три дня, и голод 
Потушил у них в крови 
То, что вечным им казалось — 
Мимолетный жар любви.  

Разошлись они безмолвно, 
Как враги, и в их очах 
Только ненависть блеснула 
И животный, дикий страх.  

По углам сидят, как звери, 
Смотрят пристально, без слов, 
И глаза у них сверкают 
В темноте, как у волков.  

На четвертый день он тихо 
Встал; безумьем взор горел, 
Он, дрожа, как на добычу 
На любовницу смотрел. 

Бродит страшная улыбка 
На запекшихся губах, 
Нож сверкает в неподвижных, 
Грозно поднятых руках.  

Подошел, но вдруг протяжно, 
Словно ведьма иль шакал, 
В щель стены над самым ухом 
Старый Гуд захохотал.  

А потом всё громче, громче, 
Необъятней и страшней 
Загремела, бог могучий, 
Песня ярости твоей.  

Визг и хохот, словно в пляске 
Мчатся тысячи бесов 
И скликаются пред битвой 
Миллионы голосов.  

Старый Гуд, кружась в метели, 
Опьяненный торжеством, 
Заливается, хохочет 
И ревет сквозь вихрь и гром:  

«Не меня ли ты отвергла? 
Что же, радуйся теперь! 
Посмотри-ка, полюбуйся — 
Твой любовник — дикий зверь!»  

Но, из рук убийцы вырвав, 
В сердце собственное нож 
Дева гордая вонзила 
И воскликнула: «Ты лжешь! 

Я сама ему на пищу 
Кровь и тело отдаю, 
Я любовью победила 
Силу грозную твою!..»  

Старый Гуд завыл от боли, 
Свод пещеры повалил 
И несчастных под огромной 
Глыбой скал похоронил.  

В ледники свои родные 
Возвратился мрачный бог, 
Но напрасно было мщенье: 
Он забыть ее не мог.  

Оттого-то зимней ночью 
Чей-то долгий, долгий стон 
Прозвучит порой в метели: 
«Горе мне, я побежден!..»  


<1889>